«Матрица»: почему этот фильм восхищает философов
Бодрийяр расшифровывает «Матрицу»
Теоретик эпохи постмодерна видит в фильме братьев Вачовски многозначительный симптом, фетиш того самого технологического универсума, который создатели фильма желают разоблачить. «Матрица» — продукт массовой культуры, достаточно двусмысленный для того, чтобы вызвать интерес самых разных мыслителей.
Дело происходит в 2003 году; смеркается. Утопая в мягких креслах мультиплексов, нынешние преемники Платона и Шопенгауэра превращаются в думающие машины, призванные разгадать код «Матрицы». Сумеет ли Нео — Киану Ривз освободить их от того отвратительного рабства, на которое обрекли их братья Вачовски? В ожидании желанного мига виднейшие философы и киберсофисты скрещивают на интернетфорумах лазеры диалектрики, дабы выяснить, можно ли назвать Декарта и Беркли предтечами худшего из миров, изображенного в «Матрице», и можно ли полагать, что Адорно и Хоркхаймеру пришлись бы по вкусу прыжки и полеты прекрасной Тринити.
Странная и страшная «Матрица», вобравшая в себя столько концептуальных обломков эпохи «new age», плодит метафизические интерпретации. Великий Славой Жижек пускается в хитроумнейшие рассуждения в лакановском духе в рецензии под названием «Матрица, или Двойное извращение»; сайт TF1 предоставляет слово философу Жан-Пьеру Зарадеру, который утверждает, что «Матрица» позволяет нам заново постичь глубинную сущность кантианства, и цитирует «Критику чистого разума».
Для тех, кто последнее время отсутствовал на планете Земля и потому не в курсе содержания «Матрицы», напомним интригу этого фильма онтологических ужасов, который обязан в равной мере гностикам, Филиппу К.Дику и Франкфуртской школе. Дело происходит в XX╡╡ веке, реальность уничтожена, и под властью искусственного интеллекта людям, прямо скажем, приходится несладко. Запертые в своего рода сотовых ячейках, человеческие существа исполняют роль своеобразных батареек, поставляющих энергию Матрице, разом и всеобщей матери, и машине, которая действует на людей как галлюциноген; по воле Матрицы люди воображают, будто их окружает некая диснейлендоподобная реальность, хотя на самом деле это всего лишь иллюзия. Горстка несгибаемых борцов во главе с Нео, Избранником, задается целью разбудить человечество, населяющее этот кошмарный мир (кош-мир?), в котором техника, чтобы не сказать развитой капитализм, забрала над людьми чересчур большую власть. Неужели спасти нас может только бог в черных очках?
Впрочем, пусть последователи Хайдеггера обождут радоваться. Вторая «Матрица» вселяет в нас ужасное подозрение: а вдруг Матрица, эта гигантская пещера Платона, эта цифровая скверна, заранее предусмотрела и уничтожила всякое возможное возражение? Безумец тот, кто не понимает, что всякий протест — в конечном счете такой же вымысел, как и все прочее. Дай-ка мне еще попкорна; Бодрийяр только что виртуализировал Нео! К сведению братьев Вачовски: великий социолог эпохи постмодерна комментирует их обескураживающее творение.
— Нувель обсерватер: Создатели «Матрицы» многим обязаны вашим мыслям о соотношении реального и виртуального. В первой сцене присутствует прямая ссылка на вас; в кадре видна даже обложка «Симулякров и симуляции». Вас это удивляет?
— Жан Бодрийяр: Тут, бесспорно, произошло какое-то недоразумение; именно по этой причине я до сих пор предпочитал не высказываться публично по поводу «Матрицы». Кстати, представитель братьев Вачовски связывался со мной в связи с этой первой сценой и предлагал принять участие в следующих; идея совершенно невозможная! В сущности, в этом случае постановщики заблуждаются так же, как нью-йоркские художники-симуляционисты 1980-х годов. Они принимают гипотетическую виртуальность за данность и превращают ее в зримый фантазм. Однако главная отличительная черта виртуального мира заключается именно в том, что о нем нельзя вести речь в категориях реальности.
— Н.О.: Тем не менее параллели между «Матрицей» и теми идеями, которые вы развиваете, например, в «Идеальном преступлении», бросаются в глаза. Образ «пустыни реальности», полностью виртуализованные люди-призраки, представляющие собой не что иное, как запасы энергии для мыслящих существ...
— Жан Бодрийяр: Да, но «Матрица» — не единственный фильм, в основу которой положена мысль о постоянно прогрессирующем сращивании реального мира с виртуальным; тому же самому посвящены «Шоу Трумена», «Особое мнение» и даже шедевр Дэвида Линча «Малхолланд Драйв». Ценность «Матрицы», пожалуй, в том, что в ней все эти идеи соединены в одном сценарии и доведены до крайности. Но при этом средства, используемые ее создателями, более грубые, и настоящего смятения не вызывают. Персонажи либо пребывают внутри Матрицы, то есть в оцифрованном мире, либо находятся вне ее, в Сионе — городе тех, кто оказывает сопротивление Матрице. Между тем гораздо интереснее было бы показать то, что происходит на стыке этих двух миров, в точке их пересечения. Более же всего удручает меня в этом фильме смешение симуляции, явления совершенно нового, со старой доброй иллюзией, прекрасно известной человечеству со времен Платона. Вот это — самое настоящее недоразумение.
Восприятие мира как тотальной иллюзии — проблема, которая вставала перед всеми великими культурами; для ее решения они прибегали к помощи символических образов, к помощи искусства. Мы, люди ХХ века, изобрели для избавления от этой муки нечто иное — симуляцию реальности, виртуальный мир, в который выбрасываем все страшное, все негативное; в результате этот мир подменяет реальность, которая, однако, поджидает всех нас в финале. Так вот, «Матрица» сделана именно по этой модели! В ней все, что принадлежит к сфере сна, утопии, фантазма, представлено в зримой форме, «реализовано». Мы имеем дело с абсолютной прозрачностью. Можно сказать, что «Матрица» — это фильм о Матрице, который могла бы снять сама матрица.
— Н.О.: Кроме того, это еще и фильм, который, с одной стороны, обличает нынешнее безграничное увлечение новыми технологиями, но, с другой, построен исключительно на игре с притягательностью оцифрованного мира и синтезированных образов...
— Жан Бодрийяр: Особенно поразительно полное отсутствие во второй «Матрице» иронических интонаций, которые позволили бы зрители взглянуть на эту квинтэссенцию спецэффектов остраненно. Ни одного кадра, в котором была бы различима та «punctum», о которой пишет Барт, — потрясающий трюк, который позволяет создать настоящий образ. Впрочем, именно это обстоятельство превращает фильм в многозначительный симптом, делает его фетишем того мира экранных технологий, где реальное неотличимо от вымышленного. В этом смысле «Матрица» — странный объект, одновременно и простодушный, и извращенный, объект, в котором нет различения поту- и посюстороннего. Псевдо-Фрейд, который берет слово в конце фильма, очень точно формулирует это: по-видимому, в какой-то момент Матрицу перепрограммировали таким образом, чтобы она принимала в расчет также и отклонения, аномалии. Так что теперь и вы, оказывающие ей сопротивление, зависите от нее в каждом своем действии. Получается, что перед нами — замкнутый виртуальный мир, не предполагающий ничего внешнего, ничего постороннего по отношению к себе самому. И тут я опять вынужден высказать несогласие теоретического порядка! «Матрица» создает образ монополистического всемогущества нынешнего порядка вещей, и тем самым способствует его распространению. По сути дела, распространение заложено в самое структуру фильма. Остается только повторить вслед за Мак-Люэном: носитель сообщения и есть само сообщение. Сообщение, заложенное в «Матрице», — это и есть само ее распространение, происходящее безостановочно и неконтролируемо.
— Н.О.: Довольно забавно, что отныне все самые популярные американские медийные продукты, от «Матрицы» до последнего альбома Мадонны, открыто эксплуатируют критику той самой системы, которая способствует их широчайшему распространению...
— Жан Бодрийяр: Это-то и внушает серьезные опасения. В системе запрограммировано ее собственное — мнимое — отрицание, подобно тому в промышленных товарах запрограммирован их быстрый износ. Между прочим, это самый надежный способ уничтожить какую бы то ни было альтернативу. Существующий мир лишается внеположенной точки, с какой можно было бы посмотреть на него, лишается антагониста; он полностью завораживает и поглощает всех и вся. Меж тем не следует забывать, что чем ближе система к совершенству, тем ближе она к тотальному крушению. Такова своего рода объективная ирония, которая, можно сказать, правит миром и не дает ему окостенеть. Разумеется, события 11 сентября были одним из проявлений этого закона. Терроризм — это, в сущности, не альтернатива, это всего лишь метафора самоубийственного обращения западной мощи против самой себя. Я уже давно твердил об этом, но никто меня не слушал. Однако из этого не следует, что мы обязаны смотреть на вещи нигилистически или пессимистически. Система, виртуальность, Матрица — очень возможно, что все это возвратится на свалку истории. Неистребимо другое: обратимость происходящих процессов, вечные вызовы и вечные соблазны.
Жан Бодрийяр (1929-2007) — французский социолог, культуролог, философ-постмодернист. Ввел понятие гиперреальность как развитие марксистского понятия надстройка. Основа гиперреальности — симуляция. Единицами гиперреальности являются симулякры — знаки или несамотождественные феномены, отсылающие к чему-то другому, а потому симулятивные. В своих работах, в частности в «Обществе потребления» и «Идеальном преступлении», этот великий социолог эпохи постмодерна изучал безостановочное порождение образов и всеобщую завороженность средствами массовой коммуникации.
В первых кадрах фильма «Матрица» Нео прячет свою хакерскую программу в книге Бодрийяра «Симулякры и симуляция» — философском трактате, в котором исследуются взаимосвязи между реальностью, символами и обществом. Работа состоит из 18 глав, каждая из которых могла бы представлять собой независимое произведение.
Эпиграфом к трактату служит фраза:
«Симулякр — это вовсе не то, что скрывает собой истину, — это истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр есть истина». Экклезиаст
(хотя на самом деле в Книге Экклезиаста таких слов нет)
Le Nouvel Observateur, 19 июня 2003
Перевод В.Мильчиной